— Я никого и ничем не обнадёживаю. Более того, буду предельно откровенен: даже если я прав, от опытной стадии до терапии пациентов нас отделяют долгие годы, — он не произнёс «вы всё равно не доживёте», мудрому англичанину очевидное понятно без разжёвывания. — Есть рабочая гипотеза и методология, никем не проверенная.
— Чего же вам не хватает, Виктор? Денег — это само собой. А ещё?
— Экспериментальной базы. Математика способна творить чудеса, если в наличии исходные данные… — он запнулся, потом решил пойти ва-банк. — Вы слышали о докторе Менгеле?
— Вы имеете в виду Ангела Смерти из Аушвица? Нацистского преступника?
— Да. Он известен самыми варварскими опытами над живыми людьми.
— Понимаю, — кивнул сэр Нотхельм, и вместе с ним поклонился британский лев на кокарде фуражки. — Чудовище, экспериментам которого медицина обязана колоссальным прорывом в первые пять лет после войны.
— Да! Больше всего известны попытки раскрыть секрет близнецов для повышения рождаемости в Рейхе, истязания по выживаемости в низких температурах, вырезание внутренних органов у живых младенцев. О геронтологии писали мало. Вместе с тем, вожди тысячелетнего Рейха намеревались жить если не десять столетий, до достаточно долго. И Менгеле экспериментировал над стариками так, что ни в одной стране мира никто на подобное не решится. К сожалению, документы Освенцима попали в СССР, Сталин умер старым, Брежнев едва говорит, выходит — у Советов ничего не получилось.
— Но это не значит, что Менгеле не набрёл на что-то перспективное?
Ещё как набрёл! Это в один голос твердят его подручные и Эйхман. К сожалению, Ангел Смерти в преисподней отсутствует. Значит — жив пока.
— Есть основания полагать. Но вы, наверно, знаете. У русских само слово «кибернетика» было ругательным. К тому времени, как появились электронные вычислительные машины, о Менгеле забыли. Если бы перевести в перфокарты и обсчитать закономерности…
— Всё можно устроить, Виктор. Первые месяцы после капитуляции Рейха союзники делились информацией. Русских приглашали на пуски трофейных ракет Фау-2, доставшихся западной коалиции. Я уверен, что уцелевшие записи Менгеле скопированы, копии пылятся в каком-то архиве, на Островах или в США. Не исключено — в Израиле, большинство препарированных заживо принадлежало к той нации. Кстати, на горизонте появился ваш теплоход. Сходите или…
Он недолго колебался.
— Или. Но ничего не могу гарантировать. Вы отдаёте себе отчёт, сэр, что подобрали в Нью-Йорке бродягу без гроша за душой, и все мои предположения вдруг окажутся пшиком?
— Я разбогател на венчурных инвестициях, молодой человек. Прибыль даёт одна из четырёх, окупает три неудавшиеся и четыре последующих. Вы — моя последняя инвестиция. Принимаете партнёрство?
Глава девятая,
в которой события разворачиваются по весьма неприятному сценарию
Нас никому не сбить с пути — нам всё равно, куда идти.
Михаил Жванецкий
Победа! Теперь можно умирать по своему вкусу.
Оноре Бальзак
За городом сосед достаёт мешок трогательного голубого цвета, напоминающего нижнее бельё моей тёщи. Не то, чтобы я за ней подглядываю. Периодически оно без остатка занимает сушилку на балконе, и через него свет с трудом пробивается в зал. У лётчиков голубое ассоциируется с небом, у земных — с нетрадиционной ориентацией. Лишь у меня с мамомойдорогой. Справедливости ради замечу: её бельё ни разу не напяливали мне на голову.
Кстати — непонятно зачем. Солнце село, без смарта я даже направление не определяю, вокруг не видно никаких ориентиров, только пустыня в мрачных сумерках. И мне плевать, куда везут. Всё равно я полностью в руках похитителей. Тряпка на черепе, изрядно раздражающая, даёт надежду. Значит, мои попутчики допускают вариант освобождения, принимают меры, чтоб не увидел лишнего и не проболтался… Или это иллюзия?
Приехали, выходим. Ноги нащупывают ступеньки вниз. Мешок покидает голову, увиденное не вызывает энтузиазма.
Подвал, грязь, привинченный к полу стул, яркий свет в лицо… Почему в реальности всё настолько похоже на киношные сцены допросов с пристрастием? Потому что голливудские кошмары сформировали в нас стереотип — чего нужно бояться. Мои мучители стараются ему соответствовать.
— Геннадий Васильевич, присаживайтесь.
Обращение по-русски пугает больше детективного антуража.
— Спасибо. Руки не затруднит мне освободить?
Человек выступает из тени. Не слишком приметный. Чернявый. По обстоятельствам сойдёт за итальянца, жителя Кавказа или даже араба.
— Не будем торопить события. Сядьте!
Я опускаю пятую точку на единственный стул, и подвал превращается в кинотеатр для единственного зрителя, фильм — с тем же зрителем в главной роли. Хит сезона, короткий пикник отдела кадров Корпорации на еврейском пустыре, где я познал истинный интернационализм и возненавидел все народы мира одинаково. Признаться, когда в кадре зажмуриваюсь и тискаю на спуск, выгляжу фантастически нелепо. Да что уж скрывать — откровенно жалко. Плохой дубль. Но лучше не переснимать.
Полное тело Григория падает, итало-кавказец опускает крышку бука.
— Ваша работа?
— Коллективная. Стрелять меня заставил тот мудак из Лэнгли. Его потом убрала Служба Безопасности Корпорации.
ЦРУшник ничуть не обижается на «мудака».
— Хорошо, что вы разговорчивы. Продолжим?
— Здесь или на Гуантанамо?
Он делает вид, что удивлён.
— Зачем на Гуантанамо?
— Потому что Алжир — страна хотя бы с зачатками законности. На Кубе вы творите что хотите, ни на кого не оглядываясь.
— Не любите американцев, — кивает мой собеседник, и я едва сдерживаюсь от банальности «просто не умею их готовить». В Африке эта шутка звучит слишком уж буквально.
— А кто их любит, кроме самих американцев?
— Геннадий, а почему вы решили, что мы оттуда?
— По наживке. По бесцеремонности. По самоуверенности. Наконец, этот ролик есть только у ЦРУ и СВР России.
— Теплее.
А, мои гостеприимные друзья рассчитывают, что я брошусь к ним на шею с воплем «земляки-родненькие»?
— Ну, покажите служебное удостоверение. Назовите пароль, что вам сообщили на Лубянке.
— Не выдумывайте. На Лубянской площади находится ФСБ. А что касается удостоверения… Коллега, предъявите ему то, что у вас заготовлено.
Коллеги подбираются сзади. Их минимум двое, если у каждого пара рук, а не как у Шивы. Теперь я привязан к стулу намертво, пластиковые стяжки зафиксировали лодыжки у ножек стула. Дальше начинается самое неприятное. Мужчина со сноровкой сексуального извращенца расстёгивает мне брюки и достаёт мои… В общем, достаёт.
Внутри всё спрессовывается от предчувствия невыносимой боли. Достаточно ему крепко сдавить кулак, и случится непоправимое. Мужские инстинкты кричат: береги пуще глаза репродуктивное оборудование!
Нет, он не сжимает, это я думал было легко отделаться. Драгоценные органы ощущают прохладу, затем их охватывает скотч. Клейкая лента удерживает электроды, провода от них тянутся к коробочке, и я с ужасом, перерастающим в панику, узнаю взрывную машинку. Ту самую, подающую мощный электрический импульс для подрыва детонаторов. Только сейчас взорвутся генераторы потомства, истомлённые без женской ласки.
— Внешняя разведка?
— Играл — угадал, — одобряет выбор итало-араб, но от проводов моё достоинство не освобождает.
— Всё равно ничего не скажу, пока не получу доказательств, что вы из России.
Он кивает извращенцу, тот давит на кнопку…
…Вы не представляете, что это такое. Мошонку пробивает навылет раскалённой кочергой, протуберанцы боли разлетаются из паха и заполняют каждую клеточку тела без остатка…
— …Слабак, — доносится через туман. — С первого раза отрубился.
Сядь на моё место, умник, и проверим твою силу воли. Электрическое напряжение уже снято, но тело сведено такой судорогой, что едва проталкиваю воздух в лёгкие. Его мало, хватит лишь на одну фразу, и она должна быть ёмкой.
